Уильям Бискр
Сокращение от имени: Уилл, но позволяет его мало кому.

ИСТОРИЯ
Родственные связи:
Гилберт Бискр, 67 лет — отец — НСЦ, исследовательский отдел.
Изабелла Бискр — мать — так же работала в исследовательском отделе НСЦ, но в 43 года скончалась от Плесени.
Фабиан Бискр — дядя — распорядитель мероприятий, оказался в числе жертв теракта Книжного Клуба.

Отец Уильяма был достойнейшим из желтых: он весьма гордился своими выстрелившими восемью с половиной десятками процентов (внезапно приподнявшими его даже над родителями) и «теплым» местом в НСЦ, которое, вообще-то, могло быть гораздо выше и лучше.
Отец Уильяма был достойнейшим из желтых: если что в Изабелле и могло привлечь его внимание, так это отсутствие «примесей» в ее восприятии, как это было заведено в их семействе, потому что самый низкий — пороговый — процент в исследовательском отделе, каким обладала Изабелла, его не заинтересовал бы никогда.
Отец Уильяма (вопреки тем впечатлениям, которые могли оставить рассказы) не был надменным козлом, возводившим цветовосприятие в абсолют, но приоритеты и ценности жизни у него были заточены слишком остро. Они неизменно разрезали людей на отдельные лоскутки качеств, складывая те в два ведерка, причем Гилбер был устроен так, что одно из этих ведерок полностью аннулировало второе. Отметка в отчете инспектора Академии и значок «перспективный кандидат НСЦ» были восприняты им с невозмутимостью провидца, и если бы в злосчастное ведро не упали три процента разницы, возможно, Гилберт гордился бы не только собой, но и сыном.
В их семье всегда царило отсутствие ярких амбиций, из-за чего, во-первых, все высокоцветные их рода шли в НСЦ, даже не задумываясь о карьере в политике, и, во-вторых, занимали там посты гораздо ниже их реальных возможностей. Царило среди них и вежливое отчуждение, к которому младший Бискр имел необычайное сродство. Скончавшуюся мать из сердца и души он отпустил почти так же легко, как отпустил школу, а затем и Академию, восприняв это донельзя философски: как нечто естественное и неизменно проходящее.
Эта обособленность от мира, от времени, от всего происходящего, что не касалось его лично, служила Уильяму одновременно и плюсом, и минусом. Исключительно Образцовым Гражданином Уильям никогда не был, однако с другой стороны, он жил по правилам, просто потому что мог, и счастливо обходил десятой дорогой все острые углы, которые могли бы больно в него впиться и вычеркнуть энное количество баллов у него из книжки. Он не имел близких друзей, не имел злых врагов, проскальзывал сквозь неурядицы, как рыба сквозь воду и, казалось, ни радость, ни горе не оставляют внутри него никакого осадка.
Бискр шагал легко и прямо, шагал на семейной инерции, лишь изредка отклоняясь от выбранного еще отцом курса, который вполне устраивал и самого Уильяма. Гордиться им с самого школьного детства было некому, потому Уильям научился гордиться собой сам. У него не было особых протекций, кроме рекомендаций непосредственно коллег. Если бы отец задумался, почему не помогает сыну, он бы решил, что дело в недостойности его цветности. Сам же Уильям не мог налюбоваться восхитительным вакуумом, который его отец создал вокруг себя, чтобы не разочароваться в своем собственном ничтожном положении. Отца в карьере он обогнал относительно быстро.
Они забыли друг о друге еще быстрее, чем Уильям начал продвигаться непосредственно в НСЦ. Имея смежные стенки между лабораториями, общались они так, словно работали, по меньшей мере, в разных корпусах: редко и за огромной необходимостью, как и положено чужим и почти незнакомым друг с другом людям. Пожалуй, тот, кто мог упустить из виду портретное сходство, легко мог решить, что Гилберт и Уильям — лишь однофамильцы.
Переняв у отца систему ценностей, заключающуюся в неких «достойных» и «недостойных» критериях, Уильям, тем не менее, не перенял ее категоричность и остроту. Завидев неинтересные ему качества или характеристики, Гилберт отворачивался от всего человека, будто вычеркивая его из своего восприятия мира; Уильям же отворачивался от самих качеств, а все, что было ему не по нраву, талантливо пропускал мимо ушей, не пропуская при этом мимо памяти. Это сделало его моральную систему весьма гибкой, а самого его — до определенной степени приятным коллегой и собеседником на сторонние темы, насколько кто-либо, выросший в обществе Гилберта Бискра, вообще мог быть приятным собеседником.
Пожалуй, в роде Бискров он стал первым, кого можно было бы назвать злопамятным, пусть это слово и носило в случае Уильяма достаточно приближенный характер. Это было затаенное чувство достоинства, находящееся на грани между «превосходством над другими» и «озлобленностью угнетенного». Оно, должно быть, тлело в крови каждого члена их семьи уже несколько поколений, и хотя низкий цвет давно был забыт благодаря сильной любви, рушащей предрассудки, и отсутствию примесей, чувство это прочно угнездилось в подсознании и бередило наследственную память.
Отец Уильяма абстрагировался вообще от всего, не давая пробиться даже мало-мальски подозрительным индивидам — его фильтр людей работал жестче, чем СУД. У Уильяма оно приняло немного иную форму. Уильям никогда не шел по головам (хотя отчужденность его касалось больше отношения к миру в целом, чем к людям, людей она тоже касалась), зато локтями он толкался вполне охотно. Он умел лавировать и, заслышав одно слово в одном кабинете, мог пересказать его в другом с пользой для себя. Ему не нужно было звезд с неба, однако в личное спокойствие и независимость он вцеплялся зубами, будто вредная болонка.
Что касалось непосредственно работы, то тут Уильям проявил особую любовь к сольным проектам с кучкой лаборантов на побегушках, потому на первых порах ему, конечно, пришлось тяжко. Однако там же он проявил впитанную с наставлениями отца педантичность, а затем прибавил к списку упертость в достижении желаемого и внимательность к деталям, доходившую порой до занудной въедливости.
Уильям не имел привычки верить в высшие силы и копаться в прошлом, но если бы за ним водился такой грешок, он мог бы быть благодарным отцу за забитые ожидания, воспринимаемые им как нечто исключительно высокое, и рано поставленную перед собой «низкую» цель. В противном случае упертость и, особенно, въедливость во всякие детали могли бы сильно подпортить Уильяму досье в юные годы.
Впрочем, вероятно, еще успеют.

ХАРАКТЕР
Положительные черты: спокоен, ироничен, образован, предприимчив, (у)прям, находчив, знает свое место.
Отрицательные черты: знает свое место лучше прочих, перфекционист, эмоционально-апатичен, местами (и места эти трудно предсказуемы) излишне дотошен и придирчив, лелеет свои потихоньку разгорающиеся амбиции, щелкает между двумя противоположными позициями: «моя хата с краю, ничего не знаю» и «моя хата с краю, потому мы первые в очереди».
Хобби: легкая атлетика, чтоб не посереть от лабораторного образа жизни.
Привычки: спит на животе, всегда берет паузу перед ответом, не ложится засветло, принципиально не спит больше пяти часов, привык к рабочему распорядку и не любит его нарушений, чешет лоб во время раздумий и обязательно балует себя сладким на завтрак.
Умения:
По долгу службы шарит в цветах.
Хороший аналитик и исследователь: причины, следствия, закономерности.
Умственно-вынослив (долгое бодрствование + мозговой штурм даются относительно легко).
Хорошая (обще)физическая подготовка, позволяющая и забор перелезть и камень метнуть. Ничего экстраординарного, но приятно.

Планы на игру: выпустить чертей из омута. В этом мире слишком много мелких деталей, чтобы внимательный взгляд не заметил, как они складываются в тропинку к Сопротивлению.