Дверь открыл сам Виктор и со словами "о, вовремя, подержи-ка" пихнул Дэмиану в руки тарелку с куском мясного пирога. Освободив таким образом руки, он застегнул пуговицы на домашней рубашке, а затем, подтянув штаны, забрал тарелку обратно и жестом предложил брату войти.
— Ты вовремя, — повторил он, откусив от куска, — как раз к кофе. Проходи-проходи.
Помахав рукой, Виктор закрыл входную дверь и двинулся по коридору.
— Только поел, в первый раз за день. Не представляешь, столько недоофициального трепа — и некогда кусок в рот положить. Понимаю теперь культуру деловых ланчей, тоже надо этим заняться. Ммм, — он снова откусил от пирога и качнул тарелкой, — вкуснейшая вещь, вот вроде десерт, а вроде и с мясом. Сейчас...
Виктор нынул на кухню, через несколько секунд вышел обратно и жестом позвал Дэмиана за собой. Они поднялись по лестнице (Виктор с тарелкой и набитым ртом шагал через ступеньку), и там, на втором этаже, провел брата коридором до гостинной. Она представляла собой уютную комнату с креслами и диваном, с журнальным столиком и парой пуфиков, с Прежним камином — Виктор понятия не имел, можно ли сделать что-то с этой постройкой, и все никак не спохватился спросить. Напротив входа стояла этажерка с цветочными горшками, буквально фонтанирующими зеленью — за ними следил отдельный уполномоченный серый, причем на удивление очень молодой, но шибко умный. Виктор относился к нему с осторожностью и позволял входить в дом только в случае большой необходимости ухода.
Виктор пропустил Дэмиана, толкнув дверь бедром, и опустил полусъеденный пирог на журнальный столик. Пока они усаживались, в комнату вошла уже знакомая Дэмиану серая с подносом: сервировка на двоих, кофе, сливки, нарезанный пирог — все по высшему разряду. Виктор с жадностью втянул запах и утоп в текстильных подушках с чашкой в пальцах.
— Фух, хоть расслабиться можно. Насыщенный день, и, честно скажу, я был рад получить от тебя весточку. Да еще и... — он по-доброму хмыкнул, насчитав всего два дня с ужина — ...так скоро, знаешь.
Увидеть брата так скоро, да еще и по его инициативе, Виктор и правда не ожидал. Пришел ли тот, как брат, или как знакомый Префекта, или как... Про синего пока думать не хотелось, и Виктор по красивой кривой обогнул в мыслях эту яркую тему.
А потом занял радушно-выжидающую позицию. В конце концов, ему приятна была послерабочая компания, потому что жрать пирог в одно горло — это настолько печально, что Виктор уже всерьез подумывал разделить кофе с кем-то из серых, не зная, когда именно Дэмиан доберется до пурпурного квартала.
Хорошо, что добрался так кстати.
— Угощайся, не стесняясь. Как дела?

"...что ты решил... войти в мое положение".
Войти.
Ну ты и засранец, Дэмиан.
Виктор мягко махнул кистью, мол, дело плёвое и не стоящее усилий. Хотя, конечно, в этом жесте чувствовался немного иной подтекст. В конце концов — нет, это было не легкое дело, такое вообще не может быть легким делом, такое...
Виктор махнул ладонью еще раз. "Не хочу об этом задумываться" — вот какой был в этом смысл. Виктор не хотел.
Но все равно думал.
— Проблем у меня теперь всегда хватает. Если не от Линкольна, так от любого иного префекта, ведь мое слово решающее. Мне, знаешь... — он вздохнул, принюхиваясь к кофе, и сделал глоток горячего напитка, — приятно, что ты... ценишь? Да, наверное, это вполне подходящее слово. Что ты ценишь мою реакцию; тем или иным образом.
Грело душу, что Дэмиану может быть важно мнение брата. В том, правильном, понимании "важности", не связанном с весомостью вердикта Пурпурного Префекта. В каком-то из уголков мозга Виктор и правда мог предположить, что дело не в возможности посадить неугодного (обоих) на ночной поезд, а в исключительно семейных привязанностях. Так ведь и должны поступать братья: понимать друг друга.
Так и должны поступать префекты: идти на уступки и действовать в интересах тех, чьи интересы пересекаются с твоими.
Одно другому не мешало, и Виктор делал ставку больше на первое, чем на второе. От второго у Виктора торт вставал в горле комом, потому он старался лишний раз не возбуждать в себе противоречивых мыслей. На деле, ему ничего от Дэмиана не было нужно. Просто так совпало, что Дэмиан был человеком полезным, и любая услуга, оказанная ему сейчас, могла аукнуться потом чем-то полезным. Так что ж, Виктору теперь принципиально рвать всякие отношения, лишь бы не посчитать, что дело не в чувствах, а в корысти?
Он не был идиотом настолько. Он просто пил кофе с пирогом.
— Зато я вижу, что в городе действительно спокойно, раз офицер СУДа волен тратить вечер на своего брата без какой-либо на то веской необходимости, — улыбнулся Виктор и с капризным кряхтением потянулся с удобного своего места к своей тарелке с пирогом. — Угощайся, — повторил он приглашение, следя за реакцией Дэмиена, — эта вещь действительно вкусная. С мясом.

Виктор прервался на половине укуса.
Он сделал это не резко, как вышло бы, узнай он что-то внезапное, нет — он замер, глянув на брата, а затем вытянул изо рта пирог. К счастью (или нет), он не успел коснуться тестом языка. Все-таки тот вставал комом при подобных разговорах, потрму что истоки их могли крытсья в двух противоположных причинах, одна из которых Виктору не нравилась.
От сигарет он отказался, но подметил, что Дэмиан об этом в курсе — выходит, синий его посвятил в эту деталь. Интересно, в каком контексте.
В том, что содержание диалога достигнет ушей брата, сомневаться не приходилось, но формулировка — формулировка решала очень многое. Не из-за нее ли он теперь сидит в кресле, надеясь на исполнение личной просьбы?
От мысли, что Дэмиан может попытаться свести их отношения к меркантильному эксплуатированию, действительно становилось тошно, но сил у Византийского достаточно, чтобы однозначно шлепнуть Дэмиана по пальцам. Виктор готов был ради брата на многое, это правда. Суть в том, что готов он был именно "ради", но никак не "для".
Ему совсем не хотелось, чтобы появлялась необходимость разъяснять этот момент вслух.
— Значит, — резюмировал Виктор, позволив себе ту особую улыбку, которая трогает губы расстроенных людей, — все-таки по делу.
Противоречивый и злой Дэмиан, — так думает он, решив, что брат, совмещая эти два противоположных утверждения в одно, действовал куда как осознанно.
Что, Виктор, думаешь, не мог я просто так зайти к брату? Правильно думаешь, малец. Ха.
Ха-ха.
Ха-ха-ха.
— Я тебя слушаю, — кивает он, давая Дэмиану толчок к продолжению речи.

На первых словах Дэмиана Виктор порадовался, что не стал есть, а его брови в не менее радостном недоумении поехали вверх. В тот момент на внутреннем охуёметре у Византийского резко кончилась шкала, стрелка, ползшая синхронно с бровями, дважды толкнулась в ограничитель и с дымком вернулась в нулевое положение.
Щелкнула пружина.
Префект уперся локтем в подлокотник, подпер кулаком щеку и уставился на брата с таким нечитаемым раздумывающим взглядом, что в пору было писать портрет в памятную галерею Ратуши.
Потом посадить копию портрета за рабочий стол и больше никогда не выходить на работу.
Вопросов вилась тьма и, одновременно, их не было — все и так было ясно. Первое, что Виктор понял: Дэмиан с падением в цветоиерархии пошел в отрыв (окончательно посерел). И это даже можно было понять, раз уж Виктор был так благосклонен, что принял... жениха, прости Манселл, принял жениха брата.
Мотивы синего были покрыты мраком.
Браком. Браком они были покрыты.
Виктор закусил губу изнутри и шевельнул головой, собираясь что-то сказать — к тому моменту часы уже отсчитали несколько минут.
Первая попытка успехом не увенчалась, но со второй Виктор отмер и, копаясь языком в зубах, сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок.
— Зачем?.. — проникновенно поинтересовался он. Лицо у него было сложное и для портрета уже не годилось.
— Зачем это вам? — уточнил на случай, если Дэмиан отнесет вопрос к другой части их разговора — непосредственно просьбе, цель которой была очевидна.

Отредактировано Виктор Византийский (2016-07-11 14:24:34)

Виктор вздохнул.
В общем-то все ему было ясно, теперь оставалось понять, каковы могут быть последствия каждого из ответов, которые он может дать. Арчибальд, этот яркий синий, работающий в ЦИА, соглашался на порицаемый союз, и если в его склонностях сомневаться не приходилось (стоило только взглянуть на лицо Дэмиана), то вот мотивы все еще настораживали.
Брат тоже настораживал, но совершенно иначе. Виктор не мог отделаться от ощущения неудовлетворенности, похожего на несостоявшийся чих, и ощущение это росло с каждой их новой встречей. Как-то не заладились у них семейные отношения, и все больше и больше Виктору хотелось забиться в дальний угол этого огромного дома и стенать на свою судьбу. Ничего за восемь лет не изменилось. Брата у Дэмиана как не было, так и не появилось. Господин Префект, в честь нашей теплой дружбы сделайте одолжение. Пжлст, оч надо.
Опустив взгляд на руки, Виктор принялся в раздумьях разминать себе костяшки. Если бы он читал книги, сказал бы, что сюжет так себе. "Нам, в общем-то, и не надо, но вдруг соседи за разврат донос настрочат". Лучше б это был сопливый роман, чем Манселлова бюрократия, Виктор тогда мог бы хоть как-то посочувствовать происходящему.
— Ты же понимаешь, что я не могу ничего тебе обещать прямо здесь и сейчас? — поинтересовался он, наконец подняв взгляд и прямо посмотрев на Дэмиана. — Я должен сперва ознакомиться с вопросом, как это сделал ты.
Вздохнув еще раз и потянувшись к чашке, Виктор предложил перестать тратить время друг на друга, если кроме вопроса бракосочетания обсуждать Дэмиан ничего не планировал.
— Я отправлю письмо с курьером, как только пойму, чем могу тебе помочь.
А затем поставил точку:
— Я действительно попробую. Все-таки я тебе должен.

На последней фразе Виктор подскочил со своего места, как спущенная пружина. Взгляд его потемнел, щеки покраснели, кулаки сжались.
— Ты... — почти зашипел он от негодования, подходя ближе, — ты... Дэмиан!
Имя брата прозвучало под высоким потолком звонко и по-девчачьи. Виктор уставился в глаза брата, поймавшего злосчастную чашку, и не видел там ничего, что хотел бы видеть. Рука у него дернулась. Виктор замахнулся.
Он метил куда-нибудь в челюсть или в скулу. На деле, конечно, не метил вообще никуда, но так уж получилось, что удар должен был прийтись прямо по щеке, если бы Дэмиан не отпрянул: может, сработала хваленая реакция, может, просто от неожиданности или — кто знает? — страха перед гневом Префекта. Брата-то у него не было, был только Префект, это Виктор уже уяснил; так хорошо уяснил, что готов был разрыдаться.
Отпрянувший Дэмиан, запнувшись о край, взмахнул руками и плюхнулся обратно в свое кресло. Чашка рухнула на ковер и прокатилась, теряя последние капли кофе. Виктор зло дернул ногой и с досадой сжал кулаки.
На вторую попытку он не решился.
— Из нас двоих, — зашипел он, ткнув в Дэмиана пальцем, — это ты — поступил как родители. Ты, взрослый, самостоятельный, совершеннолетний ублюдок, который может делать в этом сраном городе все, что только пожелает; ты! ты делал все, что угодно, только не вспоминал обо мне. Ты ждал от меня открытки?! Ждал от меня?!
Виктор вцепился брату в грудь, собрав рубашку в кулаки. Он влез на кресло ногами, больно усевшись Дэмиану на колени и едва не уткнувшись лбом ему в лоб, наседая с тихой истерикой. Он был взвинчен, он шипел, но не кричал.
— От меня ждал?! Так это не я тебя бросил, это ты ушел! Не только от них — от меня! Вычеркнул из жизни просто потому, что родители вились вокруг меня больше твоего. Ты не имел права, — голос Виктора дал петуха, — не имел права наказывать за это меня! Ты ушел, оставив меня одного, и я знал о тебе меньше, чем ничего, я узнал что-то только тогда, когда влез в этот, к лебедям его, архив!
Виктор встряхнул Дэмиана, резко махнув рукой куда-то себе за спину.
— И теперь, — снова потянул он рубашку, окончательно выдергивая ее из-под пояса; их лбы столкнулись, — теперь, когда я, несмотря на все это, я делаю шаги вперед, ты приходишь ко мне с просьбой — и какой! За разрешением на брак, который, якобы, не запрещен Правилами, но у тебя, видите ли, очко сжалось идти в регистрационный отдел без бумажки с моей каракулей! Конечно! Завитушка главного Префекта куда ценнее рисунка десятилетнего ребенка, уж ее-то ты в мусор бы не выкинул, да?!
Виктор буквально бросил зажатую рубашку обратно Дэмиану на грудь. Кресло под их двойным весом опасно качнулось, ударившись углом в стенку. Виктор переминулся с колена на колено, уперев руки в бока и уставившись на Дэмиана со всей той обидой, которая накопилась у него за все восемь лет. Затем шмыгнул носом и широко утерся рукавом.
— Ты...! ты мог спросить совета, знаешь? — продолжил он с больным комком в горле, снова ткнув брата пальцем в грудь, на этот раз буквально. — Прийти вот так же, на кофе с пирогом, и сказать мне: "у меня деликатный вопрос, Вик, я не знаю, как правильно поступить, может, ты подскажешь?" Мог бы сказать: "мы — прикинь, Вик? — мы любим друг друга и хотим повесить свидетельство в рамку над кроватью. Прямо над изголовьем, — начертил он в воздухе прямоугольник, — чтобы вечерами тыкаться в него носом." Однако, нет! Брат Префекта способен только просить защиты от доносов. Черкани, Вик, бумажку, тебе же легко! — Виктор всплеснул руками. — Думаешь, все вот так вот просто! А я понятия не имею, не упустил ли ты чего-то в Правилах. Понятия не имею, как среагируют в Ратуше. Понятия не имею, не сделает ли это тебе же хуже!
Он фыркнул, с размаху ударив ладонью в подголовник рядом с головой Дэмиана, и, дернув плечами, прыжком слез с кресла. Виктор выпрямился с пурпурным достоинством, уставившись на брата сверху вниз, и оправил свою рубашку. Снова шмыгнул носом.
— Понятия не имею, но почему-то собираюсь его поиметь, — произнес он все так же с обидой, зажатой уже не между словами, а между слогов — так она казалась более сдержанной, — хотя здесь у меня сидит не брат, а некто, решивший воспользоваться хорошим знакомством, — и Виктор, раскинув руки, склонился в пародии на поклон Дэмиана, получившейся у него куда более грациозной, чем было в оригинале.
— Ты не имеешь никакого права меня отчитывать, — резко подвел он черту. — И если есть хоть одна причина, по которой я должен "помочь брату", а не "вернуть долг за помощь с Зеленым", — Виктор повел ладонью и скрестил руки на груди, глядя вниз с ожиданием и вызовом, — самое время озвучить ее.

Виктор протяжным скептичным "пха!" выразил все свое отношение к предположению Дэмиана в частности и к зависти в целом. Он поднял глаза к потолку, промокнул нижние веки пальцами и протяжно вдохнул, подбирая этим вдохом влагу, собравшуюся на краях ноздрей.
— Значит, про сигареты он тебе рассказал, а про это — нет. Отличный выбор, — ухмыльнулся Виктор, шевельнув челюстью, и сглотнул.
— "Просителей" и жополизов мне и без тебя хватит, в этом ты прав, — продолжил он, когда комок с горла отступил, и медленно опустился обратно на свое место. Виктор понемногу возвращал себе спокойствие; он уже не плакал, а истекал слезами — не очень поэтично, зато буквально: взгляд то и дело застилала пелена, которую приходилось смаргивать, но вины Виктора в том уже не было.
— И очередное прошение захудалого серого мне не уперлось никуда, в этом ты тоже прав. Я знаю, как ты работал в том месяце, я запрашивал характеристику, когда вызывал тебя в Ратушу в первый раз. Догадывался, что ничего от тебя не услышу. Они ее приукрасили, но даже если там была лишь половина правды, ты работал на убой. Пытался отработать так, чтобы не вылететь. Не отпирайся; если б это было нормальное состояние СУДеевцев, никакого Сопротивления и никакой преступности уже не было бы. И твое рвение легко понять, но знаешь, что действительно важно? — спросил Виктор, наконец взглянув на Дэмиана. Он побарабанил пальцами по подлокотнику. — Что, несмотря на это, они все равно ее приукрасили. Я читал пояснение твоего начальства к бумагам и вместо всех вылизанных характеристик видел одно: (Виктор передразнил мнимого автора строк) "пожалуйста, не ругайтесь, что это серый все еще тут работает, но пока нет ни малейшего повода его списать". Знаешь, почему ты и несколько твоих коллег все еще работаете там, несмотря на все вопросы к Сопротивлению и к серым, примкнувшим к нему из-за обид на Правила светочи нашей Манселла?
Виктор развел руками, предлагая ответ. Чистки есть закономерное следствие подъема планки цветовосприятия. Серые были "категорией риска", серые на постах в "учреждениях" — трижды группой риска. Никто бы не увольнял их просто из-за неблагонадежности, конечно, нет. Искали бы повод. А из СУДа, как догадывался Виктор, если и увольняют, то с билетом на ночной поезд, других поводов там не водится. Исправленный гражданин — лучше, чем просто уволенный.
Особенно теперь, когда Сопротивление оказалось реальной угрозой.
Виктор шмыгнул носом.
— На случай, если ты еще не сообразил, почему я не удосужился ткнуть тебя в это носом, обязав мне по гроб жизни: это была не услуга. И лебедь тебя дери, Дэмиан, — нервно дернув головой, ткнул он пальцем в подлокотник, — если ты и теперь не поймешь, что я тебе — не Префект.

Жаль ему, конечно, ему жаль, очень жаль. Виктор снова промокнул глаза краем рукава, потом бросил взгляд на дверь в комнату и поднялся. Они спорили достаточно тихо: Виктор ярился на шипение, Дэмиан... тот говорил громко, но он был серым в доме префекта, так почему бы ему не говорить громко.
Виктор тихо подошел к двери и осторожно приложился ухом к поверхности. А затем несколько раз стукнул костяшками по поверхности. Тишина. Виктор слушал еще несколько мгновений, а затем открыл дверь и высунул голову в коридор — в обе стороны никого не было. Хорошо. На цыпочках так далеко не уйдешь, обычные шаги Виктор бы услышал, и значит, все нормально. Он вздохнул, закрывая дверь, и уже окончательно вытер глаза.
Беспокоился, чтобы его истерику никто не слышал, кроме брата.
Беспокоился и за другое, но это "другое" он предпочел оставить исключительно для себя.
— Представь, — произнес он тихим и спокойным голосом, — что это "мне жаль" говорит такой серый, как ты, такому пурпурному, как я. Только я тебя в первый раз вижу, а ты собираешься спросить меня о том, где я был в три часа: в своей комнате или в комнате прислуги.
Виктор ухмыльнулся, поднимая с мягкого ковра отлетевшую чашку, и вернул ее на законное место на блюдце.
— Серым нет места в таких деликатных делах. Мало кто готов разбираться с каждым случаем индивидуально. Я в Ратуше недолго, но и мне это уже надоело — проще чесать всех одной гребенкой.
Виктор взмахнул рукой, демонстрируя свою усталость, и опустился обратно на свое место.
— Потерявшим привилегии хроматикам противопоказано находиться и в рядах борцов с сопротивлением, ты и сам должен понимать. Это страшно, когда кто-то достаточно уязвим перед соблазном предать Правила и общественный строй, чтобы затем предать своих коллег и простых людей, которые погибнут... как-то так же, как уже погибли многие.
Новый взмах рукой на этот раз означал скорбь. Виктор, в целом, ее принимал и разделял, но, как любой молодой человек, обращал на смерть мало внимания.
— Они думают, что терять им уже нечего и остается только брать силой, или их могут в этом убедить, — Виктор поморщился, говоря обо всем этом без особого энтузиазма. Ополченческая чушь претила его разуму и устоям, приходилось серьезно напрягаться, чтобы подобрать аргументы, хоть отдаленно смахивающие на те, которыми могли пользоваться сопротивленцы. — Я в этом мало разбираюсь, — наконец покачал головой Виктор, — но ты, думаю, знаешь все это гораздо лучше. Вы ведь допрашиваете их, этих ребят, они говорят с вами, и этот бардак... Не важно. Важно, что Ратуша за тебя поручилась индивидуально. Тебе есть, что терять. Должно быть, что терять.
Свидетельство о браке с высоким хроматиком будет тому лишним подтверждением. Никто не поверит в формальность, и в его вовлеченность тоже никто не поверит, потому что это значило бы крах. Да, думает он, это был бы крах. Хромогенция не пойдет на поводу у неадекватных идей серых, находящихся вне закона. Конечно, возможностей у серого шантажом взять за задницу кого-то из цветных тоже хватало, но достаточно лишь взглянуть на Дэмиана и на Арчибальда, чтобы понять: если кто кого и брал за зад, то синий серого, не наоборот.
Виктор не переоценивал Арчибальда и не недооценивал Дэмиана, просто рассматривал их в контексте первого впечатления (да и последующих трех) на окружающих.
Брак между мужчинами. Помоги им всем Манселл.
— Я ознакомлюсь с вопросом и пришлю курьера, как только будут новости, — повторил Виктор свою недавнюю фразу, которая теперь должна была принять для Дэмиана совершенно иной окрас. Всю часть с его извинениями Виктор в своих словах вниманием обделил. Жаль, конечно, ему жаль. Интересно, извинился бы он перед бедняжкой-фикусом так же скорбно или вложил бы в это больше эмоций?
— Я действительно попробую.