Уильям повернулся к вошедшей женщине с выражением настолько явного недоумения, что это обязательно должно было бы ее смутить, если б только Марджори была достаточно для того адекватна. Но посыл разбился о тот же косяк, по которому она отекала, и Бискр задумчиво причмокнул губами, рассматривая воткнувшийся в него (фигурально выражаясь, хотя кто знает?) палец.
Ладно. С лаймом все ясно, тут Уильяму не понадобилось особых дедуктивных способностей — вариантов было не так-то много. С первопричинами оказалось гораздо сложнее: причины накидаться и потом тыкать в тех, кого недолюбливаешь, у человека могут быть самыми разнообразными.
Что уж говорить о женщинах.
Уильям мысленно пообещал себе не удивляться, если Марджори сейчас попросит достать ей булочку в том магазине, до которого ей чертовски лень ехать, а сладкого захотелось аж до смерти. Возможно, в каком-то из миров это могло быть уважительной причиной для лайма.
Возможно.
Тем более, что это был бы весьма равнозначный обмен за, например, сломанную ногу, которая уж точно является веской причиной не явиться на холостятскую вечеринку. Уильям побарабанил пальцами по своему вполне себе не сломанному колену и решил быть осторожнее с мыслями и, собственно, с Марджори. Люди под лаймом могут придумать что угодно.
Что уж тут говорить о женщинах.
— Прямо разрываюсь от необходимости выбрать, о чем спрашивать: об услуге или о твоем способе избавить меня от свах, — без особого энтузиазма вздохнул он, указав рукой на кушетку. То, что по приходу в кабинет Марджори до сих пор стояла на ногах, беспокоило его гораздо сильнее, чем общее неадекватное состояние. Уж чего-чего, а горизонтальных поверхностей Лосось не пропускала вообще никогда, и, возможно, однажды ее зад вполне мог оказаться на рабочем столе Уильяма.
Возможно.
Пока что Марджори позволяла себе занимать только кушетку и (было пару раз, когда Уильям отвлекся) его личное место: рабочий стул. Сейчас свободной была только кушетка, и лучше уж пусть она, чем пол.
— Давай начнем с услуги, — предложил Бискр, наслаждаясь открывшимся ему зрелищем почти злорадно, если в его случае о злорадстве вообще могла идти речь. Скорее, это была эгоистичная радость от того, что кому-то так по-плохому хорошо, и это никак не касается его, Уильяма.
— Потому что если это попытка испортить надоевшей подружке всю ее жизнь, я хочу знать об этом до того, как пошлю тебя, — Бискр сделал легкое движение кистью в сторону двери, — вон из кабинета.

Отредактировано Уильям Бискр (2016-02-09 23:34:29)

Ловушка, подстава, и даже карандаша под рукой нет, чтобы швырнуться в ширнутое (почти каламбур) тело, вот же досада.
Уильям молча осмотрелся, переведя взгляд с Марджори на стены, а со стен - на рабочий стол, где лежала среди бумаг и оборудования одинокая ручка. Его рабочая ручка. Мыслей о том, чтоб швырнуться ей, у Бискра даже не возникло.
Мадам Борщецки прислала свое приглашение дня четыре тому назад, пригласив Уильяма к себе на чашечку чая. Она подписалась вполне привычным способом, каким подписывались обязательные к использованию приглашения на холостяцкие вечеринки, потому в мотивах Борщецки сомневаться не приходилось. В чем сомневаться до этого момента не приходилось, так это в том, удастся ли снова увернуться от подсунутых кандидаток, в которых Уильям не находил ровным счетом ничего. Некрасивые или, еще хуже, глупые или, еще хуже, жаждущие теплой и уютной семейной жизни с кучей детей, что совершенно никак не вязалось у Бискра с представлением о его дальнейшей работе в НСЦ и, что уж говорить, обо всей дальнейшей жизни. Особенно ярко он это понимал, когда вспоминал о бледном синем Перванше. С момента первой встречи с этим юнцом Бискр нет-нет да возвращался мыслями к услышанному. Картина мира не была завершена, в ней не хватало нескольких весьма крупных мазков, и Уильям грыз пальцы: он догадывался, какими должны были быть эти мазки, и перфекционистское желание поставить их лениво грызлось в нем с затаенным страхом перед хоть какими бы ни было изменениями.
Тот же самый инстинктивный мужской ужас вяло шевелился в Уильяме при мыслях о женитьбе (или, не приведи Манселл, замужестве, а то мало ли какие женщины водятся в Коллективе и активе мадам Борщецки). Потому о присланном приглашении Бискр никому не сообщал, запрятав бумажку глубоко в карман, а планы на следующую неделю — глубоко в память. К сватаниям Уильям относился с неким фатализмом, но теперь забеспокоился. Хватка у Мардж была что надо, тут трудно было ее недооценивать, и если Лосось откуда-то узнала о предстоящем разговоре, то, вполне вероятно, знала и еще что-то.
Под наркотическими цветами редко врут, но часто говорят не так, как хотелось.
Все же было чертовски жаль, что в Лосось нечем кинуть. Уильям приподнял подбородок, разглядывая затихшую женщину, и не вставал еще пару минут, пока не убедился, что та действительно спит или находится в обмороке (или откинулась, но Бискру не хотелось думать о таком повороте; это ж сколько бумаг заполнять потом). Укоренившись в первом впечатлении, Уильям все же поднялся и подошел ближе, подведя затем палец Марджори под нос. На коже тут же почувствовались чередующиеся тепло и прохлада от выдоха и вдоха.
Живая, и то ладно.
Позволив себе забыть о теле на кушетке, Уильям вернулся в кресло и переключился обратно на свои бумаги, пока голос Марджори не отвлек его. Опять.
Бискр глянул на часы: прошло минут пятнадцать.
Бискр глянул на Лосось, потому что услышал знакомые слова и знакомое имя.
Бискр устало вздохнул, покачав головой, и поймал себя на мысли, что розовые динозавры ему совсем не так интересны как музыка от лайма.
Уильям уставился в стену напротив стола, сцепив руки в замок и обдумывая услышанное. Он гадал, откуда Мардж может знать Перванша, он решал, дать ей оранжевый или пусть лучше мучается дальше.
Дать.
Дать.
— Лови, — кратко отозвался Бискр и мрачно ухмыльнулся, когда "образец №54", задорно взрезав воздух, приземлился Лосось на лицо. После этого Уильям вежливо дождался, когда Марджори избавится от динозавров, и искренне гордился своей галантностью по отношению к даме.
— Зачем тебе низкоцветный синий? — поинтересовался он. — Умные глаза тебе не светят, а иных его достоинств я не услышал.

Бискр снова замолчал, обдумывая все сказанное, и совершенно неприлично улыбнулся, полностью осознав ситуацию. Невосприимчивость к Плесени — такая странная вещь, что выпустить ее из рук было так же опасно, как не_выпустить или даже просто говорить о ней. Уильяму сложно было понять, вспыхнула ли в нем в тот момент зависть к весьма серьезному открытию (в конце концов, как и любой гражданин Коллектива, он интуитивно понимал, насколько тяжко воспринимались слишком прогрессивные исследования), но вот ощущение чужого провала в этом его порадовало точно. Возможно, что даже не из личных качеств, а все по той же причине: интуитивному пониманию опасности прогресса, к которому, казалось бы, они все стремились.
Проблема заключалась в том, что провал Лосось был серьезнее некуда. Дорогие карточки, может, даже наработки, информация — все это оказалось у Перванша, а тот был отправлен на Перезагрузку. В том, что Маттиас на нее все же отправился, Уильям не сомневался ни одной секунды, и вот то, что могло последовать после этого, как раз и представляло главную преграду. Отправленный на перезагрузку гражданин являлся дискредитированным и недостойным доверия, тем не менее, если он напоет, что участвовал в экспериментах в НСЦ, к ним определенно направят проверку, чтобы прояснить все факты.
Это если его там кто-нибудь будет спрашивать, но Уильям (при всем уважении к делу СУДа) считал, что не задать ни одного вопроса перед таким серьезным делом было бы весьма... опрометчиво.
Серьезный провал, и говорить нечего. Памятуя Маттиаса, долго молчать он не станет. Уильям бы не стал.
— Знаешь, Мардж, — произнес тогда Бискр медленно, чтобы Лосось могла осознать и принять то превосходство, которое он вложил в ненавидимую ей форму имени, — я могу (действительно могу) тебе помочь. Но взамен тебе придется придумать очень (действительно очень) изящное и долговременное решение со сватовством. Иначе влезать в проблемы с перезагрузочными я не стану.

Сказать, что Уильям опешил — не сказать ничего. Предложить жениться, чтобы избавиться от навязчивых предложений жениться — это сильно. Это так невероятно сильно, что Бискр не успел даже мысленно взять в руки карандаш, как напротив имени Лосось сами собой появились несколько мысленных же плюсиков. В какой-то момент он даже Лосось зауважал, но потом решил, что стыдно мужчине уважать женщину за одну умную мысль, и придержал лебедей до другого раза. В конце концов, это даже не вежливо.
Впрочем, вся его вежливость слетела в лица, а вместо нее воцарилось такое же недоумение, как при первом появлении Лосось в кабинете, разве что оттенок был немного иной.
— Я чего-то сейчас не понял... — начал было Бискр и снова заткнулся, рассматривая Марджори. Первым порывом, конечно, было сказать, что падать за ее счет в иерархии он совершенно не хочет. С другой стороны, если подумать чуть дольше, чем десяток секунд, Марджори взяла Уильяма за места, которые оголять не прилично, и если бы Бискр не знал лично Маттиаса и самого себя, он мог бы даже решить, что это была хитрая многоходовочка.
Вручи-ей-Манселл-орден-Манселла! Будь это правда многоходовочка, тогда Уилл бы не погнушался зауважать Марджори на полную катушку! Но пока что только вздохнул, понимая, что отказ сулит ему куда большими потрясениями и проблемами личного характера, чем смена желтого значка на оранжевый.
Закусив нижнюю губу и почесав лоб, Бискр задумчиво потянулся к столу, забирая карточку. Вперившись в нее взглядом, Уилльям провел еще несколько секунд своих раздумий, после чего изобразил лицом выражение "ну... что тут сказать".
— Пусть будет Манго-Танго, — продолжил он невербальную мысль словами и отбросил карточку обратно на стол.
— Фамилия, — пояснил Уильям, снова почесывая лоб. — Манго-Танго. Отметим помолвку по "пятой форме проявления радости в общественных местах" по такому случаю или обойдемся без формальностей?

Уильям быстрым жестом перехватил чужую руку, настороженно глядя на Марджори. "Это что еще за..." — говорил его взгляд, и немая сцена даже слегка затянулась. Бискру по форме было бы начать какой-либо пафосный монолог, но он не был актером и в постановке не участвовал, потому только вздохнул и отвел руку Лосось от своего лица.
— Предупреждай в следующий раз, — настойчиво попросил он, разжав свои пальцы, и, красивым жестом поправив свои волосы, сцепил кисти у себя на животе.
— Никак его не достать, — продолжил Уильям их главную тему. Спокойный за свое холостятское (или уже не очень) будущее, он явно расслабился, не видя больше никаких проблем ни у себя, ни у Марджори. Правда, проблемы организации свадебной вечеринки были вполне себе заслуживающими внимания, но во-первых, такими вещами вполне стоило бы заняться женщине, а во-вторых, если она провалится... то ей сперва нужно еще все провалить — тогда и можно будет приложить свою расчетливую мужскую голову к этому делу как карточку — к больному месту.
Да, встречались такие неграмотные, кто не смотрел, а прикладывал.
— И это, между прочим, весьма хорошая новость, — отметил Уильям. — Это значит, что (по крайней мере сейчас) Маттиас никому не сможет навредить, даже разболтав, чем вы занимались, чем ты его кормила, и что он успел у тебя... одолжить.
Уильям не удержался, чтобы не сделать акцент на том слове. Он бы выразился прямее, но раз уж Лосось сама поставила вопрос так, то почему бы и нет.
— Так что мне необходим доступ к твоему кабинету, — Бискр показал Лосось счетный палец, так и не расцепив рук, — твои бумаги за прошлый месяц, — второй палец, — за этот месяц, — третий, — и полный список того, что ты потратила и (или) одолжила из тех вещей, которые являются подотчетными.
Уильям продемонстрировал Марджори веер из четырех пальцев и подытожил:
— Будем приводить твои дела в порядок. Жена.

— Лучше б ты себя подозревала в халатности, — почти мгновенно отозвался Бискр, даже не замолчав по привычке для обдумывания ответа, потому как обдумать он успел его, едва раскрыв отчетность, а вопрос Лосось просто дал лишний повод озвучить комментарий.
Нет, в целом бумаги Марджори вела неплохо, но — Манселл-дай-ей-вторую-медаль — страдала патологической криволапостью, свойственной, кажется, всем горожанам за очень редким исключением: >вылезала за линии и рамки. Что до остального, то Бискр привычным глазом оценил папку июня, буквально пролистнув ее: подшито было аккуратно, по датам, старое внизу, свежее наверху, даже пронумеровано (хотя сложно было сказать, нумеровала ли Лосось по мере подшивания или уже в конце месяца после закрытия, что было благоразумнее), даже перечень листов с содержанием, включающим сам перечень, был подшит к прочим бумагам, а вся папка — опечатана по всем правилам. Конечно, Бискр нашел бы, к чему придраться, но если сравнивать, то выглядело все куда лучше, чем могло бы выглядеть и чем выглядело у некоторых коллег, чьи бумаги Уильям имел "счастье" случайно увидеть.
Июль был менее радужен, но Бискр с удовлетворением отметил, что нумерации еще нет. Некоторые даты были перепутаны — какие-то отчеты доставали, но ленились убрать на место, оставляя в беспорядке до конца месяца. Уилл цокнул языком, потому как при активном пользовании в такой каше найти что-либо становилось почти невыполнимой задачей. К счастью, Марджори была тут не так активна, как в иных областях своей жизнедеятельности.
— Все очень плохо, — отметил Уильям, подперев лоб пальцами. На предложение чая он не среагировал совершенно, остальные реплики, кроме последней, вообще прослушал. Вообще-то первое, что он заметил, это кресло Марджори, в которое Уилл сел, и кресло это было >удобнее, чем его собственное. Именно поэтому Бискр прослушал частично сказанное и даже быстро среагировал на вопрос. Мелькнула мысль, что стоило бы променять брак на это кресло, но Уилл справедливо заключил, что в браке сможет получить это (или другое удобное) кресло гораздо быстрее и, к тому же, эффективнее. Двух лебедей, как говорится, одним бутербродом.
— Тетрадь регистрации, — запросил он, а затем скомандовал: — к машинке. Регистрируешь свой образец той датой, которой должна была, присваиваешь номер. Потом, ближе к концу месяца, оформляй акт передачи этого образца мне в ответ на запрос... "номер 17 о сотрудничестве". В характеристиках образца укажи средний износ цветосоставляющих слоев; цвет сложный и необкатанный, у таких пленка быстро блекнет, сделаем вид, что в этот раз изменения стали проблемой и наступили быстро, мы же работаем, в конце концов... В "ответных услугах" укажи образцы... — Уильям замолчал, прикидывая, — 45, "туманный солнечный" и 22-дробь-1 "ошеломленный лебедь", сформулируй как дополнительные исследования в рамках чего-то там, что ты сейчас исследуешь.
Он перелистнул несколько страниц, зацепившись взглядом за пару записей, и быстро пролистал всю папку, сверяясь с датами и сутью, затем цокнул языком.
— Сними и заверь копию, ее отдашь мне, оригинал потеряешь, а то странно будет, если вдруг тут все совсем правильно окажется... Запрос я тебе передам, его подошьешь, оформленный серийник отдашь мне, я подпишу списание и уничтожение в связи с порчей в рамках активных исследований. У меня квота не выбрана, в самый раз будет.
Уильям вздохнул, вертя в свободной руке карандаш. Он тянул до последнего, и лишь затем все, что смог сэкономить, умело списывал под ноль и сплавлял на бежевый. Выходило, конечно, не очень богато, но на еду в кафе и сладкое на завтрак вполне хватало. В этот раз, кажется, частью придется серьезно поступиться.
Считай это свадебным подарком, Марджори.
— И покажи потом аптечку. Что заменила, а что нет.

Отредактировано Уильям Бискр (2016-02-24 10:41:40)

— Тебе и правда со мной повезло, потому что я талантлив в игнорировании, — поделился Уильям через долгие пятнадцать секунд от окончания этого мини-монолога Лосось. — Иначе я бы уже выгнал тебя из кабинета, вручив аж три тарелки.
Вообще-то, Бискр все слышал и запоминал, а информация о брюссельской капусте тут же отметилась у него в мозгу.
Во-первых, он галантно запомнил, что кормить свою женщину (свою женщину; чертовски мило звучит, если отбросить все условности и фиктивность) — что кормить свою женщину капустой не стоит. Уильям не стал добавлять определение "брюссельской". Он, если говорить начистоту, совсем не разбирался в видах капусты, потому что не питал особой любви к поеданию ботвы в любом ее виде. И потому закономерно решил вычеркнуть из списка "возможные ингредиенты" всю капусту целиком, какой бы она ни была. В конечном счете, никто ведь не отменял преступной халатности продавцов в магазинах: те тоже могли ошибиться — или в капусте, или в ценниках.
Так вот, во-первых, Бискр решил не кормить Лосось капустой. Во-вторых, он запомнил этот метод пыток на тот случай, если Лосось сделает что-нибудь глупое или женское, за что Уильяму придется мстить или хотя бы нужно будет злорадно подгадить.
Или ее родственники вдруг решат заехать в гости.
Уильям пролистал еще раз папки, потом бросил взгляд на Марджори и, не заметив, чтоб та что-то записала, сам потянулся к чистому листку. На нем он еще раз отметил номера и названия оттенков, указал даты и дважды подчеркнул словосочетание "регистрационный номер".
— Когда все сделаешь, — произнес Уильям очень серьезным тоном, дырявя записку и вешая ее на торчащую из подставки ручку, — обязательно съешь ее, чтобы никаких следов.
А затем, не особо заботясь, просекла ли Марджори шутку или купилась, Бискр продолжил, откинувшись на спинку кресла (чертовски удобного кресла):
— Синего там, — Уильям сделал многозначительное ударение на этом "там", — говорить не заставят, потому что никто ни о чем его спрашивать не станет, Рори.
Уилл смягчил голос и добавил приемлемое и дружелюбное обращение "Рори" с тем расчетом, чтобы от удивления Мардж выпустила свое женское "ой, мимими" из рук и не стала вдаваться в подробности того, откуда Бискр может знать нечто подобное. Уильям, конечно, мог солгать, что имеет знакомого из СУДа, кто связан с такими вещами, но был уверен, что Лосось таким ответом не удовлетворится. Не знал, откуда такая уверенность, просто нутром чуял бабскую подставу и нежелание лгать.
— А в том, что Маттиас отправился на Перезагрузку, как добропорядочный гражданин, я уверен; я сам его провожал на поезд, — добил Бискр, пресекая, вероятно, вообще все вопросы относительно сути поездки, если только Лосось не была в курсе знакомства, в чем Уилл сомневался. — Так что можешь спать спокойно: твои неофициальные труды пропали безвозвратно.