На вопрос Маттиас только покачал головой, мол, все так, никаких проблем. Что-то странное во всем это было, даже слишком. Ты пытаешься быть честным, и тебе стыдно. Ты пытаешься использовать — стыдно еще больше. Вот почему во всех романах невзаимная влюбленность вызывала драмы. И с этим нужно было что-то делать. После всего, что произошло, Маттиас не мог адекватно мыслить и оценить ситуацию, а это его злило. Было два варианта — положиться на Дэмиана или же не верить ему совсем. Но как ты не поверишь человеку, который искренне хочет тебе помогать, при этом вовсе не смирившись с ролью серого (как полагал Маттиас) и вообще бережно относясь к цветоиерархии? Это было настолько по-человечески, что конфликтовало абсолютно со всеми представлениями о мире. Но раз уж Дэмиан сам все рассказывает...
— Ой, — этим возгласом Маттиас себя выдал. Теперь придется объясняться. — Я… ничего об этом не знаю. Мы просто отправляли в Кармин краску с курьерами. А ты говоришь про фреску, которую нашел неподалеку. Заброшенный город — идеальный вариант, никто просто так ничего не найдет. Я бы съездил посмотреть, — мечтательно предположил Маттиас, — но кто ж меня потом обратно в Смарагд пустит…
Ну, вот, теперь просто так языком чешет и сам Перванш. Как неудобно-то.
Рука на плече заставила дернуться. Маттиас и без того бы повключал везде свет, просто с бельем в руках это не очень удобно, а в темноте, понятное дело, страшно. Не так страшно, если бы кто-то был трезв, но все-таки.
— Я не ввязываюсь. Стараюсь, — пожал он плечами, продолжив подъем. — Жить хочется, знаешь ли. Просто конкретно этого ребенка вытаскивать не решался никто, а кто-то же должен был. Это… собственные принципы. Не дай умереть невиновному, и там еще восемнадцать тыщ пунктов, — Маттиас усмехнулся. Шутка, конечно, не удалась, но определенно разряжала обстановку. — Все окей. Одеяло только сам запихивай, я в пододеяльнике запутаюсь.
Свет Маттиас включил носом, благо выключатель был приколочен довольно низко, не нужно тянуться рукой, после чего первым пролез в комнату.
— Лови, — предупредил он, прежде чем передать все Дэмиану. — Справишься?

— Каждый день видеть будешь, — пожал Маттиас плечами. Он имел в виду, разумеется, других серых. Культурные различия были высоки. О двусмысленности фразы он совсем не задумывался.
Дэмиан, конечно, не мог справиться с пододеяльником. Маттиас был лучшего о нем мнения. Вообще было бы довольно удобно запихнуть куски в два угла, а потом зажать их под матрасом и вставлять уже остальные, но Дэмиан, кажется, вспомнил детство. В детстве внутрь заползали все — даже Маттиас, до дрожи боявшийся темноты и считавший, что просто одеяло не спасет.
Вот до чего людей белая горячка доводит.
— М? Какое такое еще внимание? Постоянно держу свет включенным, пока брожу по дому, — ему вовсе не хотелось выключать свет — будет страшно. Но просьбу все же выполнил и включил бра над кроватью, а потом стукнулся носом о выключатель. Теперь источник света был лишь один, не считая фонарей на улице — когда их включить успели? — и комната погрузилась в полумрак. И, конечно, стало жутковато. Маттиас побледнел почти сразу же, правда, старался держать себя в руках. Даже несмотря на то, что у него были очки, которые почти помогли убедиться, что в темноте нет монстров, детский страх излечить было трудно.
— Если ты все, мы либо выливаем в тебя остатки коньяка и пытаемся разобрать коробки, либо ты остаешься спать здесь, — подытожил он. На самом деле ему хотелось просто выйти на более освещенное пространство. А пока… А пока остается держаться лишь ближе к Дэмиану, потому что он живой человек и вроде тоже не монстр.
— Можно будет как-нибудь когда-нибудь рвануть в Кармин, — эта формулировка наиболее точно обозначала “утопию” — место, в которое невозможно попасть. Это всего лишь шутки. — Знаешь, НСЦ проводит опыты на людях. Я в одном из таких участвовал. Так вот, если они действительно серьезно занялись изучением цветов, то вполне вероятно, что определенные комбинации могут вызвать воспоминания. Это… может, там действительно что-то важное. Я бы пораскрашивал эту фреску, — признался Маттиас. — Интересно лишь, почему этим занимается Сопротивление — теоретически, на практике мы не знаем — а не НСЦ. Наверное, по той же причине, почему ЦИА занимается пропагандой.
Последнее звучало слишком грустно. Маттиас такого сокрушения от себя не ожидал. И поспешно заткнулся.

Маттиас только кивнул. Действительно, во всех предположениях Дэмиана был смысл — и даже слишком смелые надежды. Узнать, что случилось с Прежними, Маттиас мечтал, но не считал эту идею воплотимой, позволяя только по ночам перед сном представлять себе тот-самый-идеальный мир. Мир, в котором не было хроматиков и серых. Мир, где царило равноправие. Он не так сильно и верил в идеалы революции, точнее, просто считал, что нужно быть честным с собой — и выживать, потому что другие условия построить не сможет. А тут… а тут ему предлагают изучать фрески. Как же жаль, что это запрещено правилами Манселла. Они уже столько раз нарушили их за этот вечер, а если брать в расчет целый месяц…
Окончательно расстроившись, он похлопал Дэмиана по плечу:
— Да, доброй. Спи спокойно, — пожелал он, вываливаясь из комнаты.
Мысли были отвратительными. Маттиас сразу включил свет и спустился обратно на кухню. Там оставался коньяк, и его остатки — грамм пятьдесят, наверное — он вылил в себя, не утруждаясь налить в кружку. Бутылка отправилась в урну, моп — на почти высохшее пятно от кофе, а сам Маттиас, пошатываясь, добрался до своей комнаты. Настроение все никак не поднималось. Утопии можно было не добиться, все мечты очень легко рушились о суровые реалии, если призадуматься. И — Дэмиан. С его предположениями. Вселил надежду, которую сразу же захотелось разрушить самостоятельно просто из привычки.
Переодевшись в пижаму с мишками, он таки попытался уснуть. От алкоголя он засыпал быстро, но не в этот раз. Слишком много всего навалилось за один вечер. А, главное, имелась в закромах одна шальная мысль, которую выбрасывать было бессмысленно — она все равно упорно возвращалась на свое место.
В конце концов, Маттиас пьян. Можно все списать именно на это.
Не стучась, он вернулся обратно в комнату Дэмиана, уселся на корточки у изголовья кровати и тихо-быстро прошептал:
— Слушай, тут такое дело… атыможешьнаучитьменяцеловаться? В смысле, я хочу.
И осторожно приложился губами к губам, пока не убили. А вдруг.

— Я не был уверен… — замялся Маттиас, когда услышал про крышу. Что делать, что делать? Дэмиан потребовал объяснений, которых у Маттиаса не было. Самым логичным поступком было позорно сбежать в собственную комнату, запереться и носа не высовывать до тех пор, пока Дэмиан не уйдет на работу. А желательно — вообще забаррикадироваться. Но так никто не поступает, вот и Маттиас — тоже, пытаясь осознать, что ему делать.
А потом его банально затащили на кровать. Так с ним никто никогда не поступал. Возмутиться, конечно, в голову пришло слишком поздно, потому что, чтоб его, Дэмиан. Но хотя бы ответить ему Маттиас успел, хоть что-то идет по плану.
Если не учитывать, что плана не было. Зато было страшно из-за темноты. Поэтому Маттиас закрыл глаза, прижимаясь к Дэмиану, как только тот скинул на кровать рядом с собой. На этот раз поцеловал он сам — осторожно, боясь, что все-таки поступает не совсем честно по отношению к Дэмиану (хотя тот не против и вроде бы тоже хочет). Хмель, правда, предлагал смотреть на происходящее иначе и расслабиться. Почти получилось — тем более, из коридора тускло светило, и в темноте можно было разобрать, например, глаза Дэмиана. Непозволительно огромные и жуткие.
— Ты точно не против? — уточнил он, оторвавшись, и обнял его крепче. Нет, все же Маттиас был подлым трусом. Зато можно было ткнуться куда-нибудь в сторону уха и спрятать лицо. Желательно — приложившись губами.

Осторожно Маттиас оттянул его губу своими, решившись не только целовать, но и учиться — изучать другого человека всеми возможными способами. Губы Дэмиана были на вкус… терпкими. Вовсе не мягкими, отчего было интереснее. А когда руки оказались на его спине, он невольно прогнулся, впрочем, сразу пожалев. Это была ласка. Самая настоящая. Вот почему, значит…
Мысль прервалась из-за другой. Это же Дэмиан Чертополох, офицер СУДа, который за подобное обычно надевает мешок и сажает на ночной поезд, и его внимание приковано только к Маттиасу. Сейчас. Это даже заставило немного протрезветь — Дэмиан доверял ему, подпустив столь близко, он сам того хотел. Осознание током прошибло. И, наверное, впервые в жизни Маттиас понял — не из книг, а в реальности — что способен на что-то большее, чем просто привязанность; и точно так же впервые в жизни понял, насколько хорошо кому-то нравиться.
Он нравился Дэмиану, определенно. И от этого было тепло. Остального лучше было не домысливать, иначе совсем потеряешь голову, начнешь нести бред. И все равно подобные мысли заставляли содрогаться, оставаться в напряжении. Наверное, потому, что хотелось запечатлеть момент. Даже если он вдруг окажется ложным. Просто наивно и по-детски верить.
Руки у него были заняты — приходилось упираться в кровать у головы Дэмиана, чтобы не придавить его, и, оторвавшись, Маттиас посмотрел в его глаза. В кромешной тьме почти ничего не было видно, но темнота уже не пугала. Хотелось ответить, хотелось сделать хоть что-нибудь. Он и сделал — точно так же коснулся губами шеи, потом — мягко поцеловал, стараясь не укусить или что похуже. Если Дэмиану не понравится, тот скажет. Хотелось его всего загладить, но возможности не было — значит, будет другой вариант. Только не оставлять мокрых следов, а то совсем глупо выйдет. А вот цеплять губами кожу можно.
Хорошо, что Маттиас был пьян. Себе такого в трезвом состоянии он бы просто не позволил.

Когда Дэмиан решил проделать то же самое, Маттиас вздохнул — сначала от удивления, потом — от странности. Было ощущение, что Дэмиан на самом деле был судейской ищейкой, а то и доберманом, и наконец-то добрался до горла жертвы. Почему самые идиотские мысли лезут в голову в довольно неподходящий момент, а?
— Можно, — отозвался он, не понимая, чем мешает его рубашка. Он уселся на ноги Дэмиану и стянул ее с себя, расстегнув пару пуговиц. Раз Дэмиан хочет — ладно. Нужно было вспомнить, что обычно делают в подобных ситуациях, и мануал у Маттиаса был один — книга Леонарда Моркоу с довольно непристойными сценами. А некоторые того рода, которые повторить Маттиас ни за что бы не рискнул. Он плохо представлял себе что-то из тех извращений, что предлагал писатель, с Дэмианом. Тот кулаку в… эм… не обрадуется, в общем. Наверное. Риска оно не стоит.
Маттиас окончательно смутился, и, чтобы скрыть это, вновь поцеловал Дэмиана. На этот раз он прижался теснее, просунув руки под плечи — без рубашки было холодно, а Дэмиан был теплым и весь его. И его определенно хотелось укусить. Что в итоге Маттиас и сделал, прихватив губами ухо, а потом провел языком. Не зубами же впиваться.

— Ч-что? — Маттиас все же удивился и посмотрел на Дэмиана аки молочный котенок. Он прекрасно помнил, что писал мистер Моркоу, и побаивался одного — Дэмиан решил делать то же самое. Далеко не все вещи из прочитанных наверняка были приятны, но…
Черт бы его побрал, эту сволочь. Маттиас задержал дыхание, потом — сдался. Что бы Дэмиан ни делал и как бы оно ни было (он задержал дыхание, боясь выдать себя каким-нибудь неуместным звуком, потому что это все еще казалось постыдным), хотелось продолжить. Особенно когда есть возможность использовать собственные руки — например, провести ладонью по спине, Маттиасу было приятно, значит, и Дэмиану понравится. Зажмуриться, потому что Дэмиан — ночновидец, и света из коридора ему достаточно, наверное. Все же выдохнуть, попытаться сползти ниже по простыням, понимая, что тот тоже возбужден, а значит, теоретически они оба могут просто выкинуть всякую чушь из головы. Приобняв за спину Дэмиана, он провел кончиками пальцев по его животу, потом — ниже.
Взаимная мастурбация, так бы сказал наблюдатель. Как хорошо, что здесь не было никого, кроме них двоих.

Маттиас чувствовал себя идиотом, последним идиотом, сгорающим от стыда, поэтому постарался сконцентрироваться на том, что делает. От близости рассудок мутился, а особенно — от гаммы проносящихся внутри эмоций. И запаха Дэмиана. Маттиас его четко слышал, даже не принюхиваясь — к коже, одеколону; и запах вполне мог свести с ума, вызывая какие-то очень яркие, но неуловимые ассоциации. Наверное, как-то так высокоцветные описывали свою синестезию. От подсказки Дэмиана смутиться не получилось, наоборот — все было совершенно не так, чем у Маттиаса, и то же самое делать бы все равно не получилось. Но выход был найден, спасибо великим писателям за это. Приподнявшись на локте, он прижался своим членом к Дэмиановскому, чтобы ладонь того при движении касалась и собственного тоже. И просунул ладонь выше, к головке члена — натирать свою кончиками пальцев он любил. Хотя руки скрипача-Дэмиана наверняка доставляли больше ощущений — корочки же, нежнее ногтя, но довольно твердые, чтобы прочувствовать. Нужна была его реакция, потому что именно его дыханием, движениями и просто присутствием Маттиас сейчас и жил. Хотелось, чтобы хорошо было Дэмиану. И из интереса, и из эгоизма. И момент. После такого они точно будут вдвоем ехать на ночном поезде. И это почему-то грело.
Рука вновь скользнула вниз — жаль, не было смазки — крепко обхватывая. И быстрее. Если играть с темпом, так интереснее.
За собственным дыханием Маттиас так и не уследил.

Реакция была в прикосновениях. Маттиас даже не знал, что столько ощущений можно передать именно ими, единственную эмоцию — злость — он мог передать кулаком, и все. С Дэмианом все было в новинку, иначе и все же хорошо. Осознание того, что тот еле держится, вцепляясь в Маттиаса, делало ему слишком хорошо. Так бы вечно — гладит и себя, и Дэмиана. Жаль, тот слишком держит себя в руках… или нет. Маттиас сам выдохнул, когда теплая жидкость оказалась на животе. И не растерялся — все ресурсы нужно было использовать на благое дело. Собрав пальцами вместо смазки, он размазал по пальцам Дэмиана. После оргазма лучше было не трогать его, пока тот не восстановился — и без того все силы у него уходили на Маттиаса, и тот испытывал странное ощущение солидарности. Но вместо того, чтобы помогать, он проводил пальцами чистой руки по его шее, груди, ребрам — на грани щекотки, и, извиняясь, заглаживал. Ему хотелось поцеловать Дэмиана вновь, и он коснулся губами плеча, выдыхая. Привычное чешущееся ощущение накладывалось снова и снова, и сдерживаться не получалось. Раньше бы так не получилось, было что-то в присутствии другого человека такое, что заставляло испытывать все намного острее. Особенно если это был кто-то, к кому испытываешь целую гамму эмоций, от настороженности до безмолвной привязанности. Теперь страдать пришлось не только животу Маттиаса.
Теоретически подобное происходило в душе, но сейчас уходить было слишком лень. Обеими руками уронив Дэмиана на себя, он попытался отдышаться. Говорить тоже не хотелось. Маттиас провел ладонью по волосам Дэмиана, потом — мягко поцеловал, и отпускать никуда не собирался.
Все можно отложить на потом. И душ, и приборку, и все остальное, чем Маттиас никогда не поступался ради чего угодно. А тут…
Он тихо засмеялся.

Маттиас лениво перевернулся на бок, где-то внутри себя негодуя. И смиряясь. Ладно, простыни завтра положит в стирку, как высохнет висящее во дворе белье — постирает и повесит. Логичнее было бы пойти в душ, но здесь было слишком тепло, а если перебираться в комнату Маттиаса — холодно. Заново нагревать постель. Выгоднее по затратам было все же ничего не делать. Жаться к Дэмиану он не перестал — иначе был риск свалиться. Потому, ногами перевернув одеяло пятном наверх, он больше не шевелился.
— М? — переспросил он, а потом беззаботно ответил: — Как хочешь.
Лениво было что-то добавлять и уточнять, поэтому Маттиас просто обнял его одной рукой, отдав подушку. Свет в коридоре все же нужно было выключать, в сон начало потихонечку клонить, никуда идти не хотелось. Заметив, что Дэмиан на что-то обратил внимание — или так ему показалось — он спросил:
— Сколько времени? Если тебе скоро вставать, надо хоть позавтракать, — самому Маттиасу нужно было к десяти. Первая неделя, все такое. К девяти в период переселения было определенно лень.
А еще нужно было бы найти пижаму, но в кромешной тьме Маттиас ничего не видел. Зато страх темноты почти исчез. Главное — не отцепляться от Дэмиана.